– Она мертва? – тихо спросила Эмили, глядя то на одного, то на другого. – Хотя, не отвечайте, я не уверена, что хочу об этом знать.

– Ты даже не пытался ей помочь, наверняка! – тут же взвилась воительница. – Всем мужикам плевать на любую из сестёр!

– Не на всех, но вот на тебя – точно, – оборвал Ян готовую начаться отповедь. – И если ты немедленно не заткнёшься, я тебе и во второй глаз вставлю какую-нибудь полезную железку.

Она гневно фыркнула и скосила глаза сначала на охранников, потом на стену, увешанную оружием.

Эмили ласково улыбнулась, осторожно повернула лицо Яна к себе и тихо замурчала, как подлизывающаяся кошка:

– Ты можешь оставить нас наедине? Если они действительно попали сюда так же, как и я, то нам есть что обсудить. С глазу на глаз мне будет легче с ними разговаривать. – И подкрепила свою просьбу нежным поцелуем.

Ян ответил, нарочито демонстративно, при этом ехидно косясь на эмиссара.

Воительница не менее демонстративно отвернулась.

Оторвавшись от Эмили, Ян обратился к пленницам:

– Итак, дамы. Видите эту прекрасную леди? С сегодняшнего дня я дарю вас ей! Теперь она – ваша госпожа и богиня!

Он взмахом руки выгнал подручных из комнаты, а сам на секунду остановился в дверях:

– Они сказали мне всё, что могли сказать. Делай с ними, что хочешь. Можешь даже отпустить. Но за все их действия с этой секунды отвечаешь ты.

И вышел, прикрыв створку за собой.

Эмили тихо подошла к двери и закрыла её как можно плотнее – чтобы никто не подслушивал.

С этой минуты она говорила шёпотом, и девушкам приходилось прислушиваться.

– Расскажите мне, что с вами случилось?

– Мы теперь должны говорить по твоему приказу? – гордо вскинула голову Анориэль, не повышая, впрочем, голоса.

– Я не прошу подчиняться мне. Я лишь хочу узнать правду, – сохраняя дружелюбный тон, ответила Эмили.

– Какую правду? – с горечью проговорила эльфийка. – Какая разница, как мы попали в этот ужасный мир, если итог один? Нас поймал демон в человеческом облике и делает с нами всё, что заблагорассудится. Конец скрижали. Точка.

Эмили умело скрыла своё разочарование и перевела взгляд на мускулистую девушку с розовыми волосами:

– А ты мне что скажешь?

– Скажу, что нужно убить этого выродка! – рявкнула культуристка, даже не пытаясь понизить голос. – Я – эмиссар Брумхильда Ринддоттир, и моя родина учила меня всегда и везде противостоять угнетению и абьюзу!

При отсутствии конвоя она попыталась схватить футуристический автомат, что висел на одной из стен, но не тут-то было. Вспыхнул защитный контур, воительница отлетела от стены и приземлилась на пол.

– Не ломайте там моё имущество, пожалуйста! – раздался откуда-то издалека голос Яна. – Уйми их как-нибудь, пташка, даже моему ангельскому терпению есть предел!

Опомнившись, Эмили попыталась как-то остановить Брумхильду, которая стала крушить всё вокруг в поисках чего-либо, что сошло бы за оружие, но проще мыши остановить слона.

Анориэль, с безразличным видом стоящая у стены, не только не помогала, но и демотивировала заодно.

А ведь она просто хотела поговорить!

Мозг закипал, и не выдержав, Эмили громко выкрикнула:

– Довольно! Хватит!

В комнате повисла звенящая тишина.

Эмили осела на кровать, обхватив дрожащими руками голову. Она была на грани и готова в любой момент сорваться. К такому жизнь её явно не готовила.

– Довольно… – тихо повторила Эмили дрожащим голосом. – Не могу. Больше не могу.

Брумхильда перестала проверять барьер на прочность, присела рядом с Эмили и с неожиданной для неё теплотой обняла за плечи:

– Прости меня, сестра. Я не хотела навлечь на тебя беду. Нам нужно держаться вместе в этом чужом и ужасном мире. Я верю, знамя фемократии однажды взовьётся и над этим местом, и ни этот урод, ни какой другой больше не сможет тебя мучить.

Минут пять девушка просто молча сидела в её медвежьих объятиях, пытаясь унять дрожь в теле. Когда это всё же удалось, Эмили подняла уставшие глаза и сказала:

– Возвращайтесь в свои комнаты. Больше вас не будут мучить. Я хочу побыть одна.

Она встала, распрямила плечи, гордо вскинула голову и улыбнулась, словно приступа паники и вовсе не было.

Брумхильда ободряюще похлопала её по плечу – Эмили чуть не упала – и взяв Анориэль за руку, как маленького ребёнка, вышла.

Оставшись наедине с самой собой, Роуз медленно выдохнула и принялась за уборку устроенного бардака.

Вернулся Ян. Прошествовал мимо неё и плюхнулся на кровать. Язвительно бросил:

– Спасибо, что мою любимую вазу не грохнули. – Тщательно осмотрел место происшествия и добавил: – Я с самого начала знал, что это плохая идея. Но пошёл у тебя на поводу, потому что, кроме вазы, конечно, ничем не рискую. Только вот зачем они тебе? Думаешь, добротой ты их разговоришь? Я пытался, ты знаешь, что я могу быть очень добр. Или, может быть, ты набираешь союзников? Так вот, в этом случае они – плохие союзники. Остроухая немедленно вляпается в какую-нибудь историю, а громила… она даже могла бы стать лидером женского сопротивления. Ненадолго. А потом их бы всех посадили в Тауэр, потому как давно маячат бельмом на глазу короны, но пока ведут себя тихо – удобны, как иллюзия оппозиции. Да и против кого ты собралась воевать? Неужели, против меня? Я тебе не по зубам, милая пташка. Пока нет.

– Не называй меня так. У меня есть имя, – кратко отозвалась девушка, сгребая в кучу битую посуду куском разломанного при падении Брумхильды стола. – Или как ты меня записал? «Образец» или «пришелец»?

– Ах, прости меня, Эмили, – ядовито ухмыльнулся Ян, – как я и думал, эта розовая на всех женщин плохо влияет. Мы заключили сделку: ты развлекаешь меня, а я – тебя, а заодно ищу способ вернуть тебя в твой мир. Вчера всё было хорошо! Но я на кой-то чёрт вспомнил про пункт номер два и показал тебе Анориэль. И знаешь, то, что сейчас происходит – в первую очередь с тобой, – это нихрена не весело. Может, ещё в Хогвартс предложишь наведаться, приставить нож к горлу ректора и спросить, где третья девчонка?

– Вот оно в чём дело, – не менее выразительно прошипела Эмили, оборачиваясь. – Я не слишком благодарно отнеслась к твоему жесту великодушия и совсем забыла изображать тонну веселья. Ах, простите меня, господин Ян! – И тут же прикусила язык, вспомнив, чем может закончиться ссора с этим человеком. Поэтому она подошла к кровати, присела на краешек и, чуть улыбнувшись, осторожно погладила его по руке. – Я просто живая и не способна менять настроение как по щелчку пальца. Ты злишься на меня?

Ян лениво сменил положение лёжа на положение сидя, похлопал её по плечу и сказал с нотками искреннего участия:

– Живая, говоришь? Ясно. Наверное, это значит, что иногда тебя мучают такие ужасные вещи, как жалость, чувство вины, сострадание, вера в справедливый мир? Я понимаю. Я правда понимаю – сам когда-то был таким. В далёком детстве. Но моё доверие растоптали, над моей искренностью посмеялись, и никому, совсем никому, не было до меня никакого дела. Это ведь так забавно, правда: пообещать малышу конфетку за простое поручение, а потом поколотить, если он всё-таки его выполнит? Спустить собаку – пусть побегает, сверкая босыми пятками и заливаясь слезами. Задавить едва не насмерть тяжелой повозкой – тоже отличный вариант. И знаешь, тогда, когда мне было особенно больно и страшно, я понял, что доверие – это ложь. Сострадание – это ложь. Не на кого надеяться. Никто не придёт мне помочь. В целом мире у меня есть лишь я сам. И я ничего этому миру не должен. Понять это – и есть то самое совершенство, к которому стремятся мудрецы.

Ян наклонился к уху Эмили и вкрадчиво, такие интонации обычно приписывают змею-искусителю, прошептал:

– У меня получилось достичь совершенства. И я могу помочь тебе сделать то же самое. Если захочешь.